Старичок-священник, с опухшим желто-бледным лицом, в коричневой рясе с золотым крестом на груди и еще каким-то маленьким орденом, приколотым сбоку на рясе, медленно под рясой передвигая свои
опухшие ноги, подошел к аналою, стоящему под образом.
Проходит в бегах неделя-другая, редко месяц, и он, изнуренный голодом, поносами и лихорадкой, искусанный мошкой, с избитыми,
опухшими ногами, мокрый, грязный, оборванный, погибает где-нибудь в тайге или же через силу плетется назад и просит у бога, как величайшего счастья, встречи с солдатом или гиляком, который доставил бы его в тюрьму.
Неточные совпадения
Мими стояла, прислонившись к стене, и, казалось, едва держалась на
ногах; платье на ней было измято и в пуху, чепец сбит на сторону;
опухшие глаза были красны, голова ее тряслась; она не переставала рыдать раздирающим душу голосом и беспрестанно закрывала лицо платком и руками.
— Он ехал на извозчике, и вдруг Воронов бросился, — рассказывал Злобин, взмахивая рукой, задевая фуражкой о забор, из
опухшего глаза его сочились слезы, длинные
ноги топали, он качался, но Самгин видел, что он не пьян, а — возмущен, испуган.
Калитка отворяется, и во двор въезжает верхом на вороной высокой лошади молодой человек в черкеске, папахе и с серебряным большим кинжалом на поясе. Великолепная вороная лошадь-степняк, покачиваясь на тонких сухих
ногах, грациозно подходит на середину двора и останавливается. Молодой человек с
опухшим красным лицом и мутными глазами сонно смотрит на старика в халате.
Да, он это чувствовал всем своим телом,
опухшими от пьяной водянки
ногами, раздутою печенью.
В это самое время из-под моста вдруг появляется, в одной грязной дырявой рубахе, какое-то человеческое существо с
опухшим бессмысленным лицом, качающейся, ничем не покрытой обстриженной головой, кривыми безмускульными
ногами и с какой-то красной глянцевитой культяпкой вместо руки, которую он сует прямо в бричку.
Третий, с
опухшим лицом и обвязанной головой, на которой сверху торчала солдатская шапка, сидел с боку, спустив
ноги к колесу, и, облокотившись руками на колени, дремал, казалось.
Гораздо больше нравился мне октавист Митропольский; являясь в трактир, он проходил в угол походкой человека, несущего большую тяжесть, отодвигал стул пинком
ноги и садился, раскладывая локти по столу, положив на ладони большую, мохнатую голову. Молча выпив две-три рюмки, он гулко крякал; все, вздрогнув, повертывались к нему, а он, упираясь подбородком в ладони, вызывающе смотрел на людей; грива нечесаных волос дико осыпала его
опухшее, бурое лицо.
Окоченелый от холода, выполз нищий из своего логова в сад, послюнил пальцы, протер ими глаза, заплывшие,
опухшие — умылся — и приласкал вертевшуюся у
ног Лиску.
Губы её, распухшие от укусов, почти не шевелились, и слова шли как будто не из горла, а из опустившегося к
ногам живота, безобразно вздутого, готового лопнуть. Посиневшее лицо тоже вздулось; она дышала, как уставшая собака, и так же высовывала
опухший, изжёванный язык, хватала волосы на голове, тянула их, рвала и всё рычала, выла, убеждая, одолевая кого-то, кто не хотел или не мог уступить ей...
По утрам он просыпался разбитым, с отекшими
ногами,
опухшим лицом и с такой сильною ломотою в шее, что несколько часов, пока разгуляется, должен был держать голову набок. И день свой он начинал получасовым мучительным кашлем, от которого вздувались вены на лбу и краснели белки глаз.
Прибывали они с сильно запущенными ревматизмами, бронхитами, дизентерией,
ноги у всех были
опухшие от долгого и неподвижного сидения в окопах.